Когда я понимал, что Эльза может покинуть меня навсегда из-за моего малодушия, я менялся. Изгонял из себя мысли, разрывающие кровную связь ума и сердца, и они начинали работать сообща, и я сам чувствовал, как оживаю, наполняюсь волшебством, как оживает моя любимая Эльза.
Как горячи были наши встречи без расставания! Она преображалась. Ей начинали приходить другие сны, изгоняя тревогу. В этих снах я был рыцарем, благородным разбойником, алхимиком, который спасает осужденную на казнь. Самыми разными путями. Но спасает. Был даже сон, где я забираюсь на крышу городской ратуши, и стреляю оттуда из лука стрелой в сердце своей возлюбленной для того, чтобы спасти от мучительного огня, который уже прикоснулся к ее платью. Разные были у Эльзы сны. Чаще те, в которых мы вместе ходили по небесной радуге, держась за руки, как дети. Во время таких горячих встреч наша любовь пылала с такой силой, что лампочки лопались в подъезде, и солнце вставало за окнами вместо луны, и птицы пели на улице в любое время года, а в душах звенели колокольчики. Счастье. Персональный рай.
2
В детстве все самые рискованные игры проходили либо на чердаке, либо в подвале, либо на покатой шиферной крыше. Старинный немецкий дом был четырехэтажный, широкий, с высокими перекрытиями, просторным чердаком и подвалом, проходящими по всей длине дома прохладными темными мрачными тоннелями. В подвале всегда было темно, таинственным образом пропадали лампочки, – возможно, поэтому его считали самым мрачным местом в доме. Подземельем, где водились крысы и привидения. Взрослые боязливо входили туда с фонариками, а мы, дети, испытывая, порой, мистический ужас, осторожно продвигались вглубь со спичками или с бенгальским огнем. Стены подземелья были влажными, красный кирпич придавал зловещий оттенок в тех местах, где сквозь стену просачивалась вода из прогнивших труб. В свете зажженной спички казалось, будто из стен сочится кровь замурованных призраков. Истории, рассказываемые о привидениях, живущих в подвале, передавались таинственным шепотом и нагоняли ужас даже на старожилов дома.
Привидения там точно водились. Потому как новые лампочки исчезали в первую же ночь. Или лопались, взрывались. Но чаще просто исчезали, как будто и не ставились вовсе. Как можно было объяснить эту загадку? Только наличием жителей подземелья, для которых свет был противен до боли.
Мне было пять лет – возраст, в котором страх еще не торжествует над наивной бравадой детства. Поэтому я принимал участие почти во всех мальчишеских играх нашего дома. А игры эти, надо сказать, были не безопасны. Одна из них называлась «минное поле». Суть ее заключалась в том, что игроку давалась всего одна спичка с коробком, и он должен был практически на ощупь пройти из одного конца дома до другого через темный подвал, в котором предварительно были разложены «ловушки-мины» в виде металлических обручей от бочек. Если игрок вслепую наступал на обруч, то «мина взрывалась», и острый край, как нож, врезался в ногу в районе голени – все равно, что наступить на грабли, – и после одного-двух «разминирований» игрок превращался в «раненного бойца», как минимум, с распухшей зашибленной коленкой. Можно было воспользоваться спичкой, но она давала некое подобие видимости пространства лишь на пять метров вперед, а потом начинала обжигать пальцы, и тогда игрок погружался в еще более кромешную тьму, поскольку глаза его на мгновение побаловались светом. Обручей-мин по пути было не меньше десятка. Шанс пройти мимо был невелик, а потому торжество победившего и себя, и свой страх, и других игроков дворовой команды было подобно счастью. Действительно, счастливым иногда называют того, кто просто избежал несчастья. Особенно, когда испытываешься во тьме, вслепую, надеясь исключительно на случай.
Как-то раз в воскресение мальчики постарше решили сыграть в «минное поле», и жребий идти первым выпал мне.
Перед игрой я успел приласкать и угостить лакомством рыжую Эльзу, дикую подвальную кошку, которую пытался приручить. Она в то утро была как-то особенно нежна со мной, будто почувствовала надвигающуюся опасность. Эльза крутилась около меня, будто я уже был ее хозяином: выгибала спинку, терлась о колени, вставала на задние лапки, как бы спрашивая разрешения забраться ко мне на руки. Такого проявленного чувства любви ко мне раньше кошка не выказывала. Ласкаясь, она была всегда настороже, и чуть слышала чужой голос или мое неосторожное движение, моментально исчезала в подвальном оконце.
Принимая от Гоши Забродина спичку с коробком, я подумал о том, что мне бы очень пригодился сейчас кошачий глаз, чтобы видеть в темноте так, как видят кошки. Оставалось уповать на чутье, которое не раз выручало меня в опасных ситуациях, и на чудо. Сны уже давно оборачивались реальностью, и когда я не допускал в себя страх, я становился волшебником. Когда я шел через «минное поле» сказочным персонажем – благородным разбойником, принцем или мудрым алхимиком, то ни разу не попадался под удар металлического обруча. Но стоило мне впустить в себя страх, как я мигом отравлялся им, оказывался в ловушке; «мина» резко била меня под коленную чашечку, и я стискивал зубы от сильной и острой боли. Обычно на выходе из подземелья я уже прихрамывал, если попадался под «взрыв» хотя бы одной ловушки. А если двух или трех?…Бррррр! По одному и тому же месту. Железом. Острым краем обруча. Игра поистине стоила мальчишеских слез. И счастья пройти «минное поле» без ранения.
Но даже не ловушки-мины были для игрока самым страшным испытанием. Все знали, что в подвале обитают привидения и крысы. Причем, Бродяга, наш вожак по уличным играм, всерьез рассказывал о том, что он не один раз видел в подвале призрак какого-то человека в черном плаще и шляпе, и крысу огромных размеров. Крысиную королеву, которая была единственной фигурой на весь город. Толстую бесстрашную крысиную бабушку, которую, по слухам, боялись даже крысоловы-коты. Когда мы с братом ходили в подвал со свечкой, я видел сверкающие крысиные глазки, которые тут же растворялись в полутьме, стоило нам приблизиться. Это были обыкновенные крысы. Крысиную королеву не видел никто, кроме деда Василия, который не раз рассказывал нам о ее наглости. А про существование черного человека знали и взрослые. Так и говорили иногда после таинственного исчезновения лампочек или пропажи из частных подвальчиков картошки или банок с соленьями при нетронутых замках, что это дело рук черного человека.
*** *** ***
Когда входишь в подвал с дневного света, то в первое мгновение чудится, будто проваливаешься в черный колодец. Не видно ни зги. Проходишь несколько шагов на ощупь по стеночке, а стена холодная, кирпичная, с вековыми выбоинами и щербинками, покрытыми какой-то слизью. И, кажется, что спускаешься не в подвал, а в самый ад, в котором живут черти и привидения. Страха нет, но поджилки трясутся, потому что не знаешь, что тебя ожидает впереди. Греет лишь понимание, что у тебя есть одна спичка, которую можно зажечь в самый критический момент. И волшебство, которое не оставит тебя в тяжелые мгновения.
Две-три минуты глаза привыкают к темноте, и становится не так страшно. Иногда сразу мерещатся видимые очертания прохода. Вероятно, это какой-то самообман, внушение, а может быть, и в самом деле от сильного нервного напряжения включается тот самый желанный кошачий глаз, – объяснить трудно. Велико желание что-то увидеть. А когда велико желание, помогает волшебство. Можно и на время стать подвальным котом, не только благородным разбойником или мудрым алхимиком. Можно переплавить страх в магию, заставить его работать на себя.
Конец ознакомительного фрагмента.
